МОСТЫ
Из всего, что воздвигает и строит человек, повинуясь жизненному инстинкту, на мой взгляд, нет ничего лучше и ценнее мостов. Они важнее, чем дома, священнее, чем храмы, — ибо они общие. Они принадлежат всем и каждому, одинаково относятся ко всем, полезные, воздвигнутые всегда осмысленно, там, где в них возникает наибольшая нужда, они более долговечны, чем прочие сооружения, и не служат ничему тайному и злому.

Большие каменные мосты — свидетели исчезнувших эпох, когда иначе жили, думали и строили, серые или побагровевшие от ветра и дождя, часто источенные на резко выведенных углах, в их швах и неприметных трещинах растёт худосочная трава или гнездятся птицы. Ажурные стальные мосты, протянувшиеся от одного берега к другому, словно проволока, дрожат и звенят, когда по ним проносится поезд; они словно ещё ждут своего последнего аккорда и своего завершения, гармония их линий полностью откроется взгляду наших внуков. Деревянные мосты у въезда в боснийские местечки, изглоданные доски которых громыхают и пляшут под копытами деревенских лошадей, словно клавиши ксилофона. И, наконец, вовсе крохотные мостики в горах — вернее, поваленное дерево или два сбитых бревна, переброшенных через ручей, который без них оказался бы непроходимым. Дважды в год вздувшийся горный поток уносит эти брёвна, а крестьяне со слепым упрямством муравьёв валят, обтёсывают и кладут новые. Вдоль бешеных потоков, в озерцах между камнями, часто видны останки этих бывших мостов, они лежат и гниют подобно прочим деревьям, принесённым сюда случаем, но обтёсанные брёвна, приговорённые к огню или разложению, выделяются из прочего наноса и всё ещё напоминают о цели, которой они служили.

Все эти мосты по сути своей одинаковы и в равной мере заслуживают нашего внимания, ибо указывают место, где человек наткнулся на препятствие и не остановился перед ним, но преодолел его и замостил, как мог, сообразно своим взглядам, вкусу и обстоятельствам, в которых он находился.

И когда я думаю о мостах, в памяти моей возникают не те, по которым я чаще ходил, а те, что в своё время особенно сильно поразили и восхитили меня.

Прежде всего это сараевские мосты. На Миляцке, русло которой является становым хребтом Сараева, они всё равно что каменные позвонки. Я вижу их отчётливо и пересчитываю один за другим. Я знаю их своды, помню ограды. Среди них мост, что носит роковое имя юноши, маленький, но прочный, погружённый в себя, как неприступная безмолвная крепость, не ведающая, что такое капитуляция и предательство. Потом те мосты, что я видел проездом, ночью, из окна поезда, тонкие и белые, как привидения. Каменные мосты Испании, поросшие плющом и задумавшиеся над собственным отражением в тёмной воде. Дероевянные, крытые из-за обильных снегов мосты Швейцарии, похожие на длинные амбары, украшенные изнутри, как часовни, изображениями святых или чудесных событий. Фантастические мосты Турции, поставленные абы как, поддерживаемые и оберегаемые судьбой. Белокаменные римские мосты Южной Италии, с которых время отбило всё, что могло отбить, и рядом с которыми уже сотню лет действует какой-нибудь новый мост, но старые стоят по-прежнему, как скелеты, на страже вечности.

И так всюду, куда бы ни двинулась моя мысль и на чём бы она ни остановилась, я нахожу верные и безмолвные мосты как неизбывное и неутолимое стремление людей связать, примирить, соединить всё, что открывается нашему взгляду, разуму и ногам, дабы избежать раздела, противоположности и разлуки.

То же самое происходит в мечтах и причудливой игре воображения. Слушая однажды самую печальную и самую прекрасную музыку, какую мне когда-либо приходилось слышать, я вдруг увидел каменный мост, рухнувший на середине, края свода с болезненной страстью тянутся друг к другу, в последнем усилии указывая единственно возможную линию уже не существующей цели. Такова преданность и высокая непримиримость красоты, которая допускает для себя лишь одну-единственную возможность — исчезновение.

В конце концов, всё, в чём проявляется наша жизнь — усилия, мысли, взгляды, улыбки, слова, вздохи, — всё устремлено к другому берегу как к единственной цели и на нём лишь приобретает свой истинный смысл. Всё это должно что-то преодолеть и замостить: беспорядок, смерть и бессмыслицу. Потому что вся наша жизнь — переход, мост, края которого уходят в бесконечность и в сравнении с которым все земные мосты — лишь детские игрушки, бледные символы. А вся наша надежда на той стороне.

Перевод Александра Романенко

Ilki bilenem bu saraý köprüleri. Akabasy Saraýewaň sütün oňurgasy bolan Milýaskadakylary, olaryň her biri daş gapyrgalar mysaly.

Прежде всего это сараевские мосты. На Миляцке, русло которой является становым хребтом Сараева, они всё равно что каменные позвонки.

Saraýewodaky köprüleriň gürrüňini edýär. "...ilki bilenem bu saraýewo köprüleri..." bolaýmasyn.

bu sözlemem bulaşyk:
Soň gelýär, meniň geçip barýarkam, gije, otlynyň penjiresinden gören köprülerim, inçejik, salgym deý ap-ak.

Потом те мосты, что я видел проездом, ночью, из окна поезда, тонкие и белые, как привидения.

(öňem habarym bar bolan) ýeke sözlem ýatda galdy: "...Olar (köprüler) öýlerden wajyp, ybadathanalardan mukaddes – sebäbi olar umumy..."
ýol, köpri, suw çeşmesi (grandy), mekdep, kitap... ýaly köpçüligiň ulanjak zadyny miras goýup gitseň sogaby tükenmez diýýäler. ýagny bu zatlara sebäp bolan kişileriň amal depderine ýazylar durar, tä olar ulanyldygyça...

Bir terjime edilenden soň redaktirlemesi, taraşlamasy kyn zat däl. Yone asyl şulaň terjime edilmeginiň òzi welin – uly zat. Terjime etmeli adamlar edenok bu Iwo Andriçleri, Etgar Keretleri... umuman dünyä edebiyatyny. Robert Kiyosaki, Adam Jekson, Jim Ron, Pol Bregg... diyen yaly "bayamagyň on syryny" «açyp» bayayan проходимец-kezzaplaryň yazanlary türkmençä geçirilyär, bular welin wagtyna garaşyp yatyr.
Minnetdar!