20:36 Восемь музыкантов | |
| Восемь музыкантов Посвящается музыкантам Титаника, чьи образы вдохновили к написанию данного рассказа Для людей, находящихся на корабле, океан распространялся шире по мере того, как они думают. С виду тебе казалось, что можешь переплыть его мигом, но с другой стороны тебя окутывали мысли о невозможности переплыть его полностью никогда. Это было двустороннее чувство поэтому переполнено заманчивостью. Подобно тому, как любое двустороннее чувство вызывает интерес, ты тоже пытался разузнать, а лучше испытать его на собственном опыте. На корабле собрались люди из разных сословий, говорящие на разных языках с этой целью. Их отличие в речах, в манере одеваться объединяло лишь то, что они все хотели испытать тоже самое двустороннее чувство. Они в подсознании верили в то, что у этого двустороннего чувства есть еще подобно неизвестному проблеску волн океана, нераскрытые, невидимые на глаз стороны. Конечно, и все они проявив себя во время плавания, должны были удивить их с лучшей стороны. Единственный по размеру корабль пока что был одной судьбой разных людей. В принципе, принято считать, что судьбу не выбирают, но в отличии от судьбы этот корабль был добровольным выбором пассажиров. Еще одно отличие его от судьбы заключалось в том, что добровольный выбор можно было изменить по своему усмотрению, когда и как хочешь. Каждый разумный человек уверен в том, что у него имеется достаточный потенциал ума, силы, воли чтобы переиначить добровольный выбор, каждого разумного человека пугает чужой выбор вместо своего. В лице поднимающихся на корабль людей можно увидеть три стадии происходящего: проявление, пребывание и разменивание разных чувств между собой. Но то чувство, что они добровольно выбрали путь далекого плавания, невозможно перепутать ни с чем. Через считанное время готовящийся к отправке, общий и единый, как судьба, корабль был открыт на все четыре стороны. А пятая и шестая сторона никому сейчас не приходит в голову. У свободного как ветер корабля есть пятая-наверх-к небу, шестая-вниз-на самое дно сторона, но они пока не в счету среди возможных сторон. Потому что человек, с трудом справляющийся с тем, что видит на самом деле, как сможет предугадать невидимые стороны? А видимая сторона корабля как раз была направлена на северо-восток. Дальний горизонт подобно линейке, измеряющей плечи до краев, только что соединившихся пяти музыкантов, с острием резал линию между небом и землей. Не имеющие ничего общего, кроме любви к музыке, пятеро музыкантов могли бы стать пятигранной звездой или, может быть, они подошли бы в самый раз на пятую сторону корабля. Корабль состоял из широкого корпуса, что держал над собой четыре этажа. Эти этажи были начинкой из твердого, как утренний хлеб окрашенной в кофейный цвет палубы. По ней устраивали праздники и прогулки. Капитан корабля собственной персоной встретил музыкантов и сообщил им вкратце о предстоящих шумных вечерах и официальных мероприятиях. Несмотря на еле заметный труд показать себя знатоком в деле мероприятий, было ощущение, что капитан немного знает о них. Когда он говорил особенно в том месте, где напомнил о важности играть вечером веселые музыки, которые поднимают дух, отводил взгляд в сторону океана, дабы скрыть свою уже усталость. Океан был разукрашен в бледно-голубой с сиреневым оттенком цвет на берегу. Он как будто являлся продолжением чисто голубого цвета глаз капитана. Старший из музыкантов, Перси Тейлор, подмигнул другим словами: «Важничает» после ухода капитана. И вправду, если бы не желание показать корабль особенным от других, капитан не встретил бы их лично. Это делалось ради многолюдного, чем ожидалось, аристократического общества, которое прибыло на корабль, и из-за соображений показать перед ними себя как понимающий высокое искусство экипаж. Напротив того, как океан был тихим, все, кроме младшего музыканта Роджера, были в приподнятом настроении. Им казалось, что на земле люди недостаточно чувствуют все радости музыки, а поездка на корабле по океану поможет «утонуть» в них. Причиной тому являлась радость поднимающихся за борт, радость того, что они пустились в путь столь отличаемый от «земного пути» и она, как клеймо на лбу, была заметна даже на лице пятилетней девочки. «Клянусь Богом, я сегодня женюсь» выкрикнул Перси Тейлор вслед уходящей молодой женщины с пятилетней девочкой. Корабль стоял в позе белой неподвижной ракушки на берегу светло-голубого океана. Активные лучи Солнца, не в состоянии целиком поглощать весь корабль, ограничивались ярким сиянием лишь у окон кают. Одним словом, корабль блистал, как жемчужина. Он был похожим на неразделяемую часть берега в покое. Когда корабль медленным образом начал уплывать от берега, это было похожим на айсберг, который раскололся от основного снежного холма. Воистину, подобно лопнувшим от мраморной стены громадным камням, корабль двигался неспешно в сторону глубокого океана. Капитан аж обеспокоился, выяснив, что старт корабля опаздывает на три минуты тридцать восемь секунд от назначенного времени. Он, достав из кармана старинный брегет с серебряной цепочкой, долго уставился на него, словно не верил своим глазам. Круглые часы превратились в начальную точку возврата корабля, только что начинающего видеть круглый мир. Стрелки часов, якобы намекая на не используемые другие три стороны, остановились ровно в три. Таким образом, можно было смело признать, что корабль отделился с берега ровно в три часа. - Мы еще не утонули, а ты уже готовенький, – сказал Джон Кларк в первый раз после того, как начали заселяться. Младший по возрасту среди музыкантов – Роджер-почему-то ни о чем другом не мог думать, кроме как о словах Кларка во время своего курения и накрывания голубого океана дымом сигарет. Океан поражает своей лазурностью у берега. У лазури есть нечто такое, что можно принять в качестве его простодушия, чистоты и легкости. Этим она приковывает к себе. Может быть, именно это является причиной ее заманчивости подобно молодой девушке. Может быть поэтому мало кто боится океана сперва? Разве человек станет бояться молодой простой девушки, которая еще толком не увидела мир. Создающий ощущение легкости на первый взгляд океан кажется досягаемым и люди забывают о страхе. Но Роджер Брику не из тех, кому неведомо чувство страха. Несмотря на то, что он самый младший из всех музыкантов, он внутренне переживает больше остальных. На тот момент, когда он делит дым сигарет с облаками на небе, его сердце стучит быстрее. Эти колечки дыма, не достигнув серо-мрачного неба, таят, словно снежинки, на поверхности океана. Спустя некоторое время их неспешный маневр, изначально распространившись вокруг, и потом соединившись с пустотой, успокоил Роджера. Не только успокоение, он попал в такое положение, что две слезинки потекли из его глаз. Кто знает, что подумал бы посторонний, увидев его состояние? Но сам Роджер ни о чем не мог думать. Он попал в такое безмолвие что, ему чувствовалась глубокая пустота, как океан. На тот момент он опасался, что его жизнь будет такой долгой, как эти широкие просторы. Ему казалось скучным жить вечно как этот древний поток воды, жить вечным как, океан. Не сдержав более одурманенной от дыма сигарет голову прямо, он повернул ее в сторону плеча. Так увядают цветы, так гаснут звезды, так исчезают волны. Если присмотреться повнимательнее, то все они теряют прежнюю жизнь при изменении курса. Роджер Брику был юношей далеким от философии жизни. Ему были чужды думы обо всем. Он знал, что людям больше нравится его музыка, нежели философские мысли. Поэтому его мир ограничивался виолончелью, с помощью которой он играет. Некая тайная пустота постоянно делила место в его голове с музыкой. Он сейчас, будучи похожим на птицу, которая пытается скрыться от глаз, был очень близок к океану. Его глаза неустанно «рылись» в сиреневых просторах океана, который со своим цветом попахивал на его любимую виолончель. Если представить океан в виде виолончели, тогда его пресловутые четыре струны были бы его четыре товарища. Насчет себя он согласился бы и на шпиль. Да, конечно, они были разного возраста музыканты, но вместо этого они должны были выполнять общую, единую работу. Потому что от них ждали, подобно четырем струнам виолончели, которая играет одну музыку, той же функции. Когда он вернулся в свою каюту, так и не собравшись с мыслями, какую музыку следует играть, увидел, что еще три музыканта присоединились к ним. Таким образом их «пятигранная звезда»-группа превратилась в «восьмигранную звезду»-группу. Но на это мимолетное соединение пришел конец, когда вечером Уоллес Хартли оповестил их о том, что они будут выступать, разделившись в две группы в разных уголках корабля. Брику пришлось покинуть их вместе с двумя скрипачами. - Послушай, давайте сфотографируемся вместе – Перси Тейлор предложил неожиданно. - Время найдется еще, а я тороплюсь наслаждаться этой красотой, – сказал Хартли, имея в виду женщину, которая ждала его на палубе в это время. Затем он унес собой не сделанную фотографию музыкантов вместе с предложением. Океан был удивительно спокойным. Кое-кто, которые сыты по горло мирной жизнью на земле, скрытно выражали недовольство по поводу тишины океана. Они были готовы в любой момент на любое хулиганство, дабы дополнить свою скуку разнообразиями да новыми знакомствами. Они, прогуливаясь по палубе, со знаком уважения кивали в сторону женщин, восторженных от океана, который выглядит в глазах дам красавицей, одетой в голубой цвет. Они приветствовали женщин любительниц, которые глазами изъявили желание мерить «синее платье» океана как им заблагорассудится. Погода стояла холодная, небо выглядело хмурым, а океан был «тише воды», и это послужило поводом позвать дам на концерты музыкантов. У разделившихся на две группы музыкантов имелись разные репертуары. Оставшиеся внизу «пятеро» исполняли тихие, как волны, мелодии. Почему они начали раньше назначенного времени исполнять музыку, не было ясным для «тройки» наверху. Подросток-стюард сообщил «тройке», что они могут ровно в семь часов вечера начать свой репертуар. - Мы разделились как небо и земля, – с недовольством заметил Джон. Подобно Мари Брику он тоже горел желанием выступать одной группой. – Наверное, там сейчас радуница, – добавил он. Несмотря на то, что он пытался себя успокоить, в его глазах поселилась легкая грусть. - Они исполняют «Элизу», - улыбнулся Брику – Как ты собираешься со скрипкой ее исполнить, Джон? - Я мог бы в одиночестве исполнить. К «Элизе» нужен одиночный подход. – После слов Джона все трое рассмеялись. Тем временем внизу Теодор Брейли исполнял музыку так, как будто окунулся в тихие волны. Ему все казалось, что он с каждым давлением падает вниз. Ему вспомнилось одно событие, произошедшее в далеком детстве. Родители Теодора Брейли не были людьми из духовного сана, но весьма с серьезностью относящиеся к этикету. Вот уже несколько поколений подряд они унаследовали принципы этикета без каких-либо изменений. Поэтому Теодор не в шутку знал, как справиться с чувствами. Только при исполнении музыки он делал попытки проникнуть в самый потаенный уголок своей души. Все пытался задвинуть шторы в спрятанном царстве чувств и с музыкой доставить туда лучи Солнца. По той причине его музыка всегда кончалась тем, что она, как лучик, проникший в темную сторону, давала тонкую надежду слушателям. Во время исполнения «Элизы» он вспомнил о том, как в первый раз понюхал цветы. Завернутые в газету розы местами продырявили ее с своими шипами. Запах сока из стеблей роз перемешивался с запахом только что напечатанной бумаги, пахнущей свежими чернилами, создавая тем самым душную атмосферу. Теодор Брейли не смог с первой попытки распознать аромат самой розы. Но продолжал их нюхать, не отрываясь от цветов. Когда наконец аромат розы дошел до него, он почувствовал, что падает вниз. Его мозг, целиком переполненный благоуханием роз, возбуждал в нем самые прекрасные чувства, он был целиком поглощен ими. Позже таких попыток и экспериментов с розами повторялись многократно. Но Теодор Брейли хорошо запомнил тот первый раз, когда ему почувствовалось падение при понюхании розы. Он любил «Элизу» за то, что она запечатлелась в его сознании с тем событием детства. Погода в океане может меняться сотни раз в течении одного дня. Ни для кого не секрет, как погода влияет на курс корабля. Но в тот день океан показал свою необычную тихость. Он как будто бы сговорился с небом, лежал неподвижно. Океан виднелся громадным вблизи и крохотным издалека. Забитый тайнами самый загадочный месяц апрель с будоражащим все тело ветерком, не имея возможности показать себя внутри корабля ограничивался веянием снаружи. А внутри корабля, как утверждал и Джон, происходило веселье. Нижняя «пятерка» начала исполнять «Осень Вивальди» после «Элизы» Во-первых, это была их давней традицией-исполнять «Осень» в банкетах, во-вторых, можно сказать, что второе является продолжением первого. В «Осени» чувствовалось приглашение на бал. Он был отличным поводом для тех, кто хотел испытывать чувство элегантности и изысканности, как подобает людям высшего общества. Откровенно говоря, музыка была той самой «доступной» чертой, на которую все могли претендовать. Она была общей как воздух. По этой причине музыканты решили не изменять давней традиции и исполнить «Осень» одним из первых. К тому же она была одного содержания с подготовкой на дальнейшее плавание корабля. Эта музыка в первую очередь призывала к ужину и веселью одной большой компанией. Она отлично благоприятствовала тому, что земные сладости казались чем-то волшебными среди океана. Она обладала магией объединения людей из разных сословий и происхождения, исподтишка намекая на то, что сейчас самое время празднования. Безусловно, «Осень» была не заменимой музыкой в плане организации. В то время, когда большой зал корабля освещался искусственными люстрами, за пределами корабля опустился мрак. В небе царило беззвёздие взамен ярко освещаемого корабля, у которого были маленькие потолочные светильники кроме подвесной люстры с рожками в виде ромба. Океан будто собирался остаться верным своему угрюмому виду, лежал безмолвно. Но вместо этого в зале начало возрастать пиршество. Если все вокруг перешло на режим немой рыбы, тогда в самом корабле трудно было бы найти какую-нибудь вещь, стоящую в покое. Только люди способны громко заявить о себе так в то время, даже птицу не найти в небе. Они просто ради удовольствия вилками отламывают куски мяса и делают это как можно громче и показательно, чтобы вилка при попадании о тарелку нежно издавала звуки тонкой стали, потому что звук таких изысканных приборов напоминает аристократическую жизнь. А на этом корабле все пытаются подобать господам из высшего ранга. Раз уж судьба тебе предоставила такую возможность, как вместе уплыть с важными и нужными людьми, значит у тебя есть шанс хотя бы прикоснуться к своей мечте, думают они. Вот почему этот корабль был кораблем мечты. Он был полон голосами напротив океан, который вел себя «тише воды» Шорох платьев дам, словно водопад, доносился до уши джентльменов, а сам процесс ужинать жидкими блюдами и тот скрипящий звук при выпивании супа, был созвучен с голосами чешуи рыбки при очищении, и каблуки топтались наподобие тяжелым рыбным хвостам, и шум вокруг бешеным темпом усиливался как волны-нежданчики, которые разом бьются о берег. В общем, компенсацию за тихий образ жизни океана можно было получить с шумного корабля. Оркестр исполнял «Осень», и в этом сонете преобладало чувство подготовки к какому-нибудь событию. Людям зачастую свойственно готовиться к лучшему и это лучшее обнаруживается в нашей памяти, в недрах нашего подсознания в виде праздника или свадьбы. Каждый человек по-разному представляет свой путь соединения ради счастья, но то чувство радости при сближении с кем-нибудь у них всегда одинаково. Это вроде тех лучей Солнца, которые несмотря на разный путь жизни отличаемые и пространством, и длиною света, в конечном итоге соединяющиеся в центре. Та побуждающая силу подготовки «Осень» проявляла себя во всей красе, она растворялась в разных цветах, движениях, голосах, оставив за собой чувство незаконченности. Она технически намекала на то, что такое пиршество еще не закончится. Как и ожидалось, «Тройка» на верху начала свой репертуар ровно в семь часов вечера. Этот оркестр состоял из двух скрипачей и одного виолончелиста. Если «Пятерка» внизу одухотворила всех вместе с «Осенью» Вивальди, то «Тройка» наверху намеревалась окутать виолончелью и скрипкой весь «высший свет» и тем самым дать почувствовать их настоящую природу – природу печали. Поэтому они играли тихо и грустно. Отличающиеся своим добрым нравом и воспитанностью члены высшего общества превращались в ходячих мертвецов, услышав такую грустную и тихую музыку. Они почти шепотом приветствовали друг друга и разговаривали со спокойной интонацией и двигались медленно. Таким образом, «Тройка» наверху и «Пятерка» внизу разделились как не смешивающиеся волны. Тем временем Роджер Мари Брику подивился своей необычной затее, по которой заставлял других двух музыкантов следовать за его ритмом. Он, подобно всаднику, который обуздал двух жеребцов, решительно вел двух скрипачей «по своей дороге», заставляя их играть грустные музыки. И виолончель среди всех инструментов идеально тому поспособствовала. Потому что она прекрасно передает бешеный пульс сердца при волнении. С ее помощью можно сообщить все переживания и самое главное, можно выявить и воспроизвести на свет свой скрытый страх. Потому что виолончель обладает неким грубым и настороженным тоном, что вольно невольно внушает страх. Да, она может поведать всему миру о скрытых чувствах человека, она может зажечь лампу в темно-тусклом краю сознания. Тогда ты всей кожей ощущаешь, насколько глубоко находится темная сторона души и насколько она трескается при высоком давлении звука. В тот момент тебя берет под свои крылья панический страх, и тебе кажется, что ты последний человек на земле, который остался наедине с ним. С каким давлением страх рождается пересказывает пульс сердца. Наверное, только музыка способна пойти дальше при боязни. Потому что она никогда не останавливается, не заканчивается, не достигнув цели. Она действует, словно та добыча, которая набрасывается на самого охотника при смертельной безысходности. Словно мотылек, что бьется вокруг свечи, она не оставляет в покое. Если ты проникся к музыке, тогда скорее всего, обратной дороги уже не будет. Она как тарантул выждет тебя, чтобы потом целиком проглотить. Музыка бывает безжалостной, и она принимает себе подобных, поэтому музыка не изменяет себе никогда, ни в коем случае. В итоге, тебе приходится только смириться с ней, подчиняться, покоряться. И с того момента ты признаешь свою смерть. Музыка со страхом заставляет тебя принять свою смерть добровольно. Ты смиришься с тем, что уже покойник, что ты отойдешь в иной мир после финиша музыки. Для таких людей жизнь заканчивается тогда, когда заканчивается музыка. Эти люди со смирением относятся к неизбежному, они влюбляются в него и становятся чем-то вроде половиной низменности и бесконечности. Они, зная, что только во время музыки живут по-настоящему, торопятся высказаться о своих чувствах. В связи с тем, что времени не хватает, они спешат, заблуждаются и, таким образом, забывают о своем страхе. Но а после этого страх переходит на дальний план, и он уже становится не столь важным, сколько желаемым показать людям чувства. Ты становишься выше своего страха вместе с музыкой, обретя новую жизнь, и умираешь ровно тогда, когда музыка перестает звучать. Насчет каких чувств тебе выпало на долю рассказать, будет твоим последним желанием. Если один в поле не воин, а путник, тогда у музыканта этим путником окажется его музыка и вопрос, что она поменяла в жизни человека. Музыканты закончили свой репертуар в одно и то же время. Требование Джона Вудворта ночью играть в карты осталось без удовлетворения. Джон винил в этом молодых музыкантов. Он хотел познакомить их со своим давнишним приятелем-офицером Брайтли. Джон был одержим идеей познакомиться поближе и поделиться тайнами корабля о том, что господа, ночью затаившиеся за тусклым светом и под дымом сигарет, могут оказаться какими-нибудь миллионерами днем. Они как крысы, которые в темное время суток покидают свои норы, часто проводили время в компании настоящего шулера именно с наступлением темноты. У корабля, как и в жизни, была видимая и невидимая сторона. Около двух часов ночи корабль неожиданно покачнулся. Люди, уже успевшие привыкнуть к размеренному плаванию, заметно ощутили его толчок. Через час, начавший свой путь ровно в три часа корабль пришел бы к трем часам ночи. Но, как всегда, подобно тем вещам, которые не сбываются, с разницей в один шаг, время вышло на дисбаланс. Уже многие пробудились ото сна за исключением детей и стариков. Корабль сперва коротко, а потом веско раскачало в то время, когда все торопились на палубу. Бегущие упали так, как будто прямая линия внезапно превратилась в ломаную и образовала некий барьер. Те, что были не закреплены, изменили свое место нахождения и тем самым создали на корабле хаос. Дрожа от легкого ночного холода собравшиеся всем коллективом, музыканты только от Уоллеса Хартли узнали, что происходит. Брику даже улыбнулся той спешке людей и их ответам, которые как ноты попадали в ритм местами. Уоллес Хартли сообщил, что корабль скорее всего попал в зону невидимых на глаз воронок, что его очень тянет вниз и корабль теряет самоуправление и не может более двигаться с места и благодаря столкнувшемуся леднику он все еще держится на плаву. Но он исключил тот факт, что это может быть лишь на короткий срок и после этого корабль отправится целиком на дно. - Времени мало, джентльмены, очень мало – кричал он во весь голос. Изо рта шел пар и Хартли становился красным как рак. То, что он больше дрожит при волнении чувствовалось из голоса – У нас есть мизерное время. Мистер Джеймс говорит, что если мы не найдем правильный курс чтобы отплыть от этой зоны, тогда вероятнее наткнемся на очаг воронки, которая может быть недалеко отсюда. Мы все в нее упадем, понимаете? Только на время. Он остановился, не в состоянии говорить дальше. Потому что зубы не слушались его. Он засунул оба локтя в рукава плаща, тем самым поставив их друг напротив друга. Так он был похожим на чучело, который открестился. Тем не менее его глаза выглядели живее живых. - Черт побери, Уоллес – гневно закричал Перси Тейлор – Думаешь мы не видим, что столкнулись м…ть его ледником? Но мы все равно утонем, так по-твоему? - Да, мы уже покойники, – коротко и ясно ответил Уоллес. Этот ответ задел всех музыкантов до глубины души. Происходящая вокруг суматоха сбила их с толку. Для них самих было новостью соблюдать солдатское спокойствие в то время, когда все делали все, что в голову взбрело. Это кораблекрушение помогло им увидеть себя с другой стороны. «Капитан призывает нас к спокойствию. Было бы неплохо играть для публики», - сказал Уоллес Хартли, обратившись в основном к «тройке». Они молча поддержали предложение Хартли. Музыканты образовали «восьмерку» соединившись вместе всем коллективом наперекор не сливающимся волнам, которые порождали дыру в океане на тот момент. Изначально музыканты стояли кругом и начали играть музыку в носовой части корабля. Исполнение музыки было таковым, кто-то из них начинал забавляться с музыкой, с которой душа пожелает, а остальные сразу же подражали ему. Едва закончив предыдущую, они играли новую. Может не было бы столь безоговорочного согласия в другое время, но сейчас они должны были сплотиться. Со стороны это было похожим на что-то вроде забывания, когда и где находишься. Они производили впечатление людей, которые заняты только самим собой. После долгих подобных моментов они выяснили причину ошеломлённости проходящих мимо, по поводу их концерта. Тогда они прекратили стоять кругом и как лепестки распускавшей розы, отделились кто куда. Людям было трудно проходить между ними, пока музыканты стояли в круговорот. Это невольно привлекало внимание людей, желающих спастись. По той причине Уоллес Хартли предложил своим коллегам стоять в линию. Но, на этот раз, справедливости ради они решили стоять ни как раньше, где их было трое и пятеро, а в одну линию из четырех человек, таким образом, это было две параллельные линии, что вполне способствовали предложению Хартли. Конечно, трудно объяснить их выбор и то, чем они руководствовались во время кораблекрушения. Но то, что они приняли решение, которое целиком исходит из их музыки, можно сказать наверняка. Ведь музыка и надежда из одной природы. Музыка зароняет искры, семя живости у людей. Да, может быть, она не всегда бывает заметной, но она подобно воде, которая течет исподтишка, всегда есть. Музыка не бывает без надежды. Следовательно, где есть музыка, там есть надежда и вера. Вот почему жизнь теряет прежнюю смысл с окончанием музыки. Потому что музыка тебя наполняет всеми чувствами. А удел человека в том, что ему велено отойти в сторону как пиявка насытившись. Даже если трудно сказать, что было на уме у музыкантов вместо того, чтобы спастись их желание жить, когда все живы и умереть, когда все умирают, не подлежит сомнению. Они, выстроившись в два ряда, играли музыку, пока корабль тонул. Со стороны музыканты были похожими на окна. Эти окна должны были показать светлое будущее и отражать истину как подобает зеркалам. Все пассажиры корабля, будь он юноша или старик, должны были увидеть счастливую жизнь за этими окнами. Выстроившиеся в ряды музыканты были похожими и на параллельные линии. Эти линии олицетворяли дорогу на будущее, которая прямиком доставляла на желанную землю каждого. И она непременно должна была быть переполнена от счастья, потому что в отличии от судьбы люди добровольно выбрали ее. А добровольный выбор, как мы заранее говорили, можно было когда угодно поменять. Но как бы странно ни было, дорога, которую, по их мнению, можно было удлинять или укоротить, оказалась совсем другой. В какую сторону ни метались бы, музыканты не могли избавиться от свободно выбранного пути. Ах, если бы нашелся мост на тот момент. Их двойная гряда действительно была похожа на мост и, если бы он нашелся, тогда музыканты могли бы пройти через него, подобно влюбленным или друзьям, которые держат друг друга за руку. Они напоминали именно тех, кто связан руками и ногами с любимым человеком, когда между собой поставили виолончель. Тогда Роджера Брику осенила мысль о том, что он согласился бы быть шпилем насчет функции музыкантов на виолончели. Эта мысль зажгла искры желания играть «Осень» Вивальди. Перед его глазами предстали музыканты и прошли один за другим на манер времена года. Брику был самым молодым из них, поэтому с большим энтузиазмом исполнял музыку. Он как будто собирался покончить с теми годами жизни, которые мог бы прожить. Музыканты подобным образом хотели возместить ущерб за не прожитую жизнь, потому что судьба отобрала у них все. Однако, Перси Тейлор пытался сохранить в памяти все происходящее. После спасения он намеревался рассказать обо всем, обернув в шутку все что было. Особенно что касается мужского пола, он находил эти спешки смешными. Перси Тейлор повернулся в сторону беловолосого блондина, который в спешке ударился о него и немного опустив голову вниз в знак уважения, произнес слово «мистер», когда тот уронил очки. Стоящие в строю музыканты походили бы на очки того мистера. Их можно было уподобить тому черному кожаному сапогу, который плавал без одной пары в воде на корабле. Конечно, место очков голова, а место сапог нога, но все они вместе с музыкантами сейчас находились внутри тонущего корабля. То ли от того, что устал, то ли от того, что расстроился из-за происходящих событий, Джон Кларк первым уселся на пол. Его обувь затопила вода, а колени дрожали неустанно. Джон из последних сил держался мужественно, не уронив ни одного слова, но это не расслабило ситуацию. Джон все хотел смягчить свое поведение, придать ему другой оттенок. Он делал вид человека, будто только что почувствовавшего у себя головокружение. Да, выстроившиеся в два ряда музыканты сейчас могли бы быть и стульями для тех, у кого голова идет кругом. А сами не считали приличным сесть сложа руки в такое время. Возможно, в другой раз в другой обстановке они назвали бы подобное поведение «решёткой» Почему бы не назвать его таким, хотя бы потому что их инструменты крепко связали их к себе, к тому же Роджер Мари Брику видел в своем инструменте, в виолончели, весь синий океан. Другие сравнения или ограничения не пришли бы в голову, увидев их никуда не торопивший и ничего не делающий для спасения вид. Подобно тем героям из легенд, которые защищены за невидимой стеной, музыканты не присоединились к бегущей толпе. Они стояли как в клетке. Музыканты должны были улететь как птицы на небо, чтобы вырваться из этой «клетки» Да и внешне их вид был сопоставим с видом расправивших крыльев. Если инструменты в твоих руках были «решёткой», а ты находился в плену у них, тогда тебе потребовалось бы выпорхнуть птицей вместе с музыкой. Словно те буквы, которые произносятся одна за другой, словно те птицы, которые, летают одна за другой, и ты должен был лететь с ритмом. На тонущем корабле играли музыканты, выстроившиеся в два ряда. Они были похожими на восьмую букву «H» английского алфавита. А восьмая буква английского алфавита не произносится. Восемь музыкантов даже не подозревали о том, что они превращаются в вечность при схожести с отсутствующей буквой. Бягул Атаева | |
|
| |
| Ähli teswirler: 0 | |