02:16 Bagyň gözýaşy | |
 BAGYŇ GÖZÝAŞY Hiç kimiň işi ýok gül bilen, gaýgysyn edýän ýok balygyň, hiç kimiň ynanasy gelenok harap bolýanyna bagymyň. Bagymyň kalbynyň bireýýäm guranyna güneşe, bireýýäm aňynyň solup terligi bilmeýşine, bagymyň hyýalynyň – uzakda hem geňdigin ynanasy gelenok hiç kimiň. Ýürekgysgynç biziň öýde ýaşamak, Ýürekgysgynç – bir buluda ýa ýagmyra garaşyp ýaşamak biziň öýde. Kakam diýýär: “Bizar her zatdan! Ýeterlik menden! Indi, taşlaýan işi”. Soňra, çykman otagyndan okaýany ýa taryhy senenama ýa-da “Şanama”. Kakam diýýär: “Ýoguna gitsin bu balyklar, guşlaram! Maňa näme, bu bag ölse ýa galsa, eger, ertir özüm ölmeli bolsa? Pensiýam ýeterlik maňa”. Ejeme – musallat boldy jähennemiň oý-hyýaly – namazlygyn ýazar-da ol her zatda şübhelener günäkär pikirlerden, hem otlaryň saralmagyny hapysa arwahdan görer. Doga edýär ejem gije we gündiz, soň dem salýar güllere, dem salýar balyklara, dem salýar özüne, hem garaşýar asmanyň kömegine. Agamyň bag barada diýýäni: gabyr. Ol kellesini agyrtmagam islänok narpyz otly, aňkap duran ýata suwda çüýreýän hem azalýan porsy balyklara. Agam – ol uly bir filosof: oňa görä bu bagy bejermek ony ýok etmekmiş, şol sebäpli içýär ol, ýumruklaýar gapyny hem diwary, görünjek bolýar gaýgyly we hasratly, hem öz gussasyny – edil pasport, kalendar, el ýaglyk ýa-da galam ýaly, äkidýär ýany bilen köçä, bazara, ýöne şonda-da onuň gyssasy çäksiz däl, çünki her agşam siňip gidýär meýhananyň dumanyna. Ýöne, aýal doganym – şeýle bir gülleri söýýär! Hem şeýle bir ynamdar kalby bar! Balyklary ol bir zaman ekläp saklapdy ýadaman, gidip güllere için dökerdi, käýinç alan wagty ejemden. Indi onuň öýi şäheriň o çetinde. Öýüniň ähli goşy – ýasama, gyzyl balyklary – ýasama, ýatýan düşekleri – ýasama, ýasama alma şahasynyň astynda aýdýan aýdymlaram – ýasama, emma, dogran çagalary – hakyky. Her gezek, uýam görüşmäge bize gelende, köýneginiň etegin bagda hapalap, hökman, tämizlär ol atyrlap. Her gezek, uýam görüşmäge bize gelende, göwrelidir her gezek. Ýürekgysgynç biziň öýde ýaşamak, ýürekgysgynç biziň öýde ýaşamak. Uzak gün bu diwarlaň arkasynda ok sesleri eşdilýär hem snarýadlar ýarylýar. Goňşular bagynda gül ekenok indi, olar bagynda ýarag saklaýar; syrçalanan howzuň içi däriden doly hem örtülen çadyr bilen. Köçämiziň çagalarynyň okuw sumkalary kitap däl granat doly. Biziň öýdäki durmuşdan başym aýlanýar. Gorkunç maňa bu ruhsuz zaman. Gorkunç maňa bu oýunlaň manysyzlygy hem dereksiz amala aşmagy etsem-goýsamlaň. Ýalňyz men, geometriýa aklyny aldyran okuwçy ýaly. Oýlanýan harap bolan bagymyz hakda, oýlanýan, oýlanýan, oýlanýan... Bagymyň kalbynyň bireýýäm guranyny güneşe, bireýýäm aňynyň solup terligi bilmeýşini... © Fürug FERRUGZAD Rusçadan terjime: © MANGO Çeşme: https://magazines.gorky.media/inostra....7822478 *** ОПЛАКИВАНИЕ САДА Никому нет дела до цветов, никому нет дела до рыбок, никто не хочет поверить в то, что сад погибает. Что сердце сада давно иссохло от солнечного жара, что разум сада давно угас и не помнит свежести, что помыслы сада – о чем-то далеком и непонятном. Жить в нашем доме тоскливо, жить в нашем доме в ожидании хоть какой-нибудь тучи и дождя – скучно. Отец говорит: "Мне все надоело! Довольно с меня! Я уже отошел от дел". И читает с утра до вечера в своей комнате либо исторические хроники, либо "Шахнаме". Отец говорит: "Будьте прокляты все эти рыбы и птицы! Какое мне дело, умрет этот сад или нет, если завтра я сам умру! Пенсии мне вполне хватает". Мама – ее всю жизнь преследуют призраки ада – расстилает молитвенный коврик, подозревает во всем греховные помыслы и думает, что трава желтеет из-за нечистой силы. Мама днями и ночами твердит молитвы, и дует на цветы, и дует на рыбок, и дует на саму себя, и все ожидает спасения свыше. Брат говорит про наш сад: могила. Он и не собирается забивать себе голову мятой травой и вонючей рыбой, которая разлагается в протухшей воде и уменьшается в численности. Брат – он большой философ: для брата исцелить этот сад значит его уничтожить, и поэтому он пьянствует, и стучит кулаками о стены и двери, и пытается быть печальным и скорбным, и несет свою тоску – как паспорт, календарь, носовой платок или авторучку – на улицу и базар, и все же тоска его не безмерна, ибо каждый вечер она растворяется в чаду кабака. Но моя сестра – она так любит цветы! И какое у нее доверчивое сердце! Она и семейство рыбок кормила когда-то, она и душу отводила у цветов, если получала нагоняи от мамы. Теперь дом ее на другом краю города. Дом, где весь интерьер – искусственный, где плавают красные рыбки – искусственные, где супружеское ложе – искусственное, где под ветками яблони – искусственной – она поет песни – искусственные, а детей плодит – настоящих. И всякий раз, когда сестра приходит, чтобы свидеться с нами, она, выпачкав в саду подол, непременно почистит его одеколоном. И всякий раз, когда сестра приходит, чтобы свидеться с нами, она беременна. Жить в нашем доме тоскливо, жить в нашем доме тоскливо. Весь день за этими стенами раздаются выстрелы и взрывы снарядов. Наши соседи не разводят в садах цветы, они держат там пулеметы и мины; наши соседи устраивают в облицованных бассейнах пороховые склады и укрывают их брезентом. И дети с нашей улицы набивают школьные сумки не учебниками, а гранатами. Голова идет кругом от жизни в нашем доме. Мне страшно в этом бездушном времени. Мне страшно из-за бессмыслицы всех этих игр и дурного воплощения многих затей. Я одинока, как тот ученик, который помешался на геометрии. И я думаю о нашем ветхом саде, и думаю, и думаю, и думаю... И сердце сада давно иссохло от солнечного жара, и разум сада давно угас и не помнит свежести... © Форуг Фаррохзад Перевод © В. ПОЛЕЩУКА | |
|
| |
| Ähli teswirler: 11 | |
|
| |
